Распространение туберкулёза, оздоровительных санаториев и создание рентгена повлияло на весь модернистский проект. Как связаны представления о здоровье и дома, в которых мы живём? Как эпидемии повлияли на дизайн наших квартир, и изменит ли их коронавриус? Разбирается архитектурный критик, автор телеграм-канала less is a bore \ лес и забор Константин Бударин.

Эпидемия COVID-19 заперла горожан по квартирам и комнатам. 29 марта указом мэра москвичей изъяли из города и разложили на сохранение по ячейкам квартир. Оказавшись запертыми в каком-то смысле вне города, удобно рассуждать о его будущем. Вирус создал для этого необходимую дистанцию. Должны ли города быть устроены как-то иначе, чтобы предотвратить подобные эпидемии в будущем? Что такое посткоронавирусная архитектура? Что такое здоровый город, наконец?

Вопрос, как опыт, полученный во время пандемии, скажется на дизайне и устройстве наших городов, — не праздный. Коронавирус наверняка изменит наше представление и о самих себе (теле, дисциплине, образе жизни), и о среде, в которой мы живём (городе, зданиях и квартирах).

Чтобы понять, как COVID-19 может повлиять на дизайн, нужно задаться вопросом, насколько архитектура связана с болезнями? Если считать точкой отсчёта современного города появление архитектурного модернизма, то ответ — «да, ещё как связана». Сегодня большинство из нас заперты в квартирах, дизайн которых непосредственным образом связан с главной заразой XIX и первой половины XX века — туберкулёзом.

ЧЕМ ГЛАВНЫЕ МОДЕРНИСТСКИЕ ПРОЕКТЫ ПОХОЖИ НА ТУБЕРКУЛЁЗНЫЕ САНАТОРИИ

Зигфрид Гидион, главный теоретик и пропагандист «архитектуры современного движения», выделял три здания, дизайн которых неотделим от «успешного распространения модернизма». Это школа «Баухаус» в Дессау (1926), нереализованный проект здания Лиги Наций в Женеве (1927) по проекту Ле Корбюзье и комплекс туберкулёзного санатория в Паймио (1929–1933) авторства Алвара и Айно Аалто.

Само по себе поднятие туберкулёзного санатория на условный пьедестал модернистской архитектуры красноречиво. Медицинское учреждение разделило трибуну с офисом Лиги Наций, предназначенной для переустройства мира, и школой авангарда, нацеленной примерно на то же самое.

Аалто сравнивал архитектуру санатория в Паймио с медицинским инструментом. Она не просто создаёт условия для работы врачей и пребывания пациентов, а сама является частью лечения, частью медицинского аппарата санатория. Заявление Аалто более чем оправданно, если учесть, что главным способом лечения туберкулёза того времени были гигиена, солнечные ванны и свежий воздух.

Архитектура обеспечивает это с избытком. Санаторий окружён сосновым лесом. Каждый из жилых этажей имеет доступ на собственную террасу, где больным надлежало принимать солнечные ванны (сравнение, отсылающее к гигиенической природе солнца) и дышать свежим воздухом. Визитная карточка санатория — солярий на крыше, корабельная палуба, взметнувшаяся над сосновым морем.

Алвар и Айно придумали и спроектировали санаторий до последней детали: от архитектуры до фурнитуры. Такая сконструированность роднит дизайн с логикой медицинского устройства, а не здания. Среди мебели самым знаменитым стал стул Паймио, спроектированный так, чтобы «раскрыть лёгкие» отдыхающих пациентов.

Последнюю неделю архитекторы в социальных сетях делятся квизом, где нужно узнать здание по его плану. Пользователю предлагают угадать названную постройку из трёх вариантов. Окажись санаторий Паймио в ряду со школой «Баухаус» и зданием Лиги Наций, угадать, кто есть кто, было бы не так просто. Все три здания, используя разделение на функциональные блоки, расположены на отдельном участке в окружении природы, а не в структуре городской застройки. При всей изобретательности дизайн санатория Паймио говорит на общем для архитектуры модернизма языке.

Если перейти от планов к фасадам, интерьерам, то и тут сходств больше, чем различий. Та же стерильная чистота интерьеров, белизна фасадов, обращённость к солнцу и природе, те же террасы и солярии.

Схожесть архитектуры туберкулёзного санатория, школы авангарда и международного офиса не только в том, что все три проекта говорят на языке модернизма. Архитектура санатория Паймио прямо детерминирована представлениями о том, как лечить туберкулёз. Стерильность интерьеров, больничная белизна фасадов, обилие солнца и воздуха — прямой ответ на бриф врачей. Те же элементы дизайна положены отцами-основателями модернизма в основание и других проектов. Архитектура модернизма буквально следует за заветами докторов, чтобы построить светлое (белое и гигиеничное), здоровое (посттуберкулёзное) будущее.

Архитектура санаториев повлияла на проект модернизма не в меньшей степени, чем индустриальные постройки Петера Беренса. Центром развития санаториев был Давос. В 1910 году там насчитывалось двадцать шесть санаториев. Пример коллаборации между врачами и архитекторами — санаторий Schatzalp, построенный между 1899 и 1900 годами и названный в честь «Волшебной горы» Томаса Манна.

Показательно, что Schatzalp — первое здание в Швейцарии, построенное из бетона и стали. Кроме того, Schatzalp был обладателем одной из первых плоских кровель, по Корбюзье — обязательного атрибута модернистской архитектуры.

Справедливости ради нужно заметить, что фасад Schatzalp несколько эклектичен. Его можно по-модернистски сравнить с кораблём, но скорее с пароходом, чем с межатлантическим лайнером. Санаторий Queen Alexandra Sanatorium, построенный по проекту тех же архитекторов, менее технологичен с точки зрения конструкций и инженерии, зато выглядит куда современнее. Горизонтальные тяги лоджий Queen Alexandra создают абстрактный образ архитектуры, опережающий своё время.

Таким образом туберкулёзные санатории стали своеобразной лабораторией модернизма. Здесь начался эксперимент по скрещиванию архитектуры и актуальных представлений о медицине. Открытия этой лаборатории были применены архитекторами «современного движения». В подтверждение тому слова Ульриха, главного героя романа Роберта Музиля «Человек без свойств»: «Современный человек рождается в больнице и умирает в больнице, поэтому ему следует жить в таком месте, как больница».

КАК К СОЛНЦУ РАЗВОРАЧИВАЛИ ГОРОДА

В 1929 году Жан Зайдман, пионер актинологии, науки о воздействии света на организм, запатентовал «вращающийся солярий», а годом позже и построил его во французском курортном местечке Экс-ле-Бен, в Савойских Альпах. Смысл инновации Зайдмана в том, что солярий крутился вслед за солнцем в течение дня. В центре изобретения находилась комната управления, а по бокам — стеклянные кабины для пациентов. Подвижная платформа имела длину 25 метров, ширину 6 метров и весила 80 тонн. Солнечный доктор Зайдман использовал солярий для лечения пациентов с различными формами ревматизма, дерматита, туберкулёза, рахита и рака.

«Вращающийся солярий» Зайдмана — радикальный пример того, как архитектура и медицина пытались в прямом смысле развернуться к солнцу в стремлении побороть туберкулёз. То же стремление заставляло архитекторов начала века разворачивать целые города.

Спустя четыре года после появления солярия Зайдмана в Афинах приняли новый градостроительный манифест, составленный Ле Корбюзье и конгрессом CIAM.

Положения так называемой Афинской хартии стали основой для внедрения представлений модернистов в городское планирование. В частности, Хартия вводит принцип функционального зонирования, появляется разделение на жилую зону, производственную и так далее. Главным типом современного жилья становится свободно расположенный в пространстве многоквартирный дом, вводятся нормы инсоляции и озеленения. Как результат кварталы жилой застройки разомкнулись, жилые дома развернулись к солнцу и потонули в зелени. Получившийся жилой ландшафт гораздо больше напоминает санаторную застройку Дессау, чем современные ему кварталы Парижа, Лондона или Петербурга.

В 50-х произошла знаменитая тяжба между врачом Эдит Фарнсуорт и архитектором Мисом ван дер Роэ. Эдит жаловалась, что Мис спроектировал ей не дом, а туберкулёзный санаторий. По мнению врача, в доме было невозможно жить, ведь он прозрачен, и всё видно, как под рентгеном. Жалобы Эдит Фарнсуорт — анекдот из истории архитектуры, но если бы она знала, насколько была права.

В 20-е, ещё до переезда в Америку, Мис ван дер Роэ был увлечён рентгеновским излучением. Архитектор даже называл свои ранние работы архитектурой «кожи и костей». Его визионерские проекты Friedrichstrasse Skyscraper (1919), Glass Skyscraper (1922) напрямую заимствуют эстетику снимков рентгена, небоскрёбы светятся изнутри, обнажая скелет зданий.

Рентгеновские снимки — обязательная часть медицинского аппарата туберкулёзных санаториев. Рентген сделал возможным взгляд внутрь сквозь одежду и кожу. Новый тип видения создал новый тип воображения, который был импортирован в модернистскую архитектуру. Журналы по архитектуре 20-х и 30-х заполнили снимки зданий, сделанные в оптике рентгена. Здания, снятые ночью, светятся изнутри, обнажая свои косточки.

МОДЕРНИЗАЦИЯ ТЕЛА

Клиентам туберкулёзных клиник надлежало проветривать больные лёгкие, отлёживаясь на кушетках санаторных террас. Представление о том, что свежий воздух способен победить болезни, было укоренено в архитектуре ещё со времени Витрувия. Тот писал, что при устройстве города необходима правильная ориентация и расположение — так, чтобы в город с утренним туманом не пришло «поветрие от отравленного дыхания болотных тварей».

Представления врачей и урбанистов XIX века основывались на концепции, недалеко ушедшей от идей Витрувия. Вплоть до открытия микроорганизмов ключевой теорией распространения болезней была теория миазмы. Миазма — это поветрие, образованное из разложения органической материи. Её представляли как своеобразное облако болезней, которое разносит заразу.

Из теории миазмы прямо следует представление о «хорошем» и «плохом» воздухе. Места, где воздух застаивается и где облако миазмы может задержаться, считались больными. И наоборот, хорошо проветриваемые пространства и помещения считались здоровыми. Сухой и свежий воздух Альп считался наиболее здоровым, благодаря чему в Давосе случился расцвет санаторной архитектуры.

Идея о пользе свежего воздуха заставила санаторных архитекторов и врачей разработать самую разнообразную номенклатуру балконов, лоджий, террас и соляриев. Всё это разнообразие перешло в архитектуру модернизма. Если вы задавались вопросом, зачем в северных домах балконы, то ответ — чтобы лечиться воздушными ваннами. Модернисты позаимствовали террасы и солярии, но не могли позаимствовать их субъекта, лежачего туберкулёзного больного. Для архитектуры общественных зданий и жилых домов нужны были новые агенты. Ими стали физкультурники. В знаменитой серии Александра Родченко крышу студенческого городка Лефортово населяют не лежачие туберкулёзники, а бравые советские юноши и девушки.

Спорт был интегрирован и в сами квартиры. Модернист Марсель Брёйер снабдил спальню режиссёра Эрвина Пискатора шведской стенкой и боксёрской грушей, в квартире физика Хильде Леви он же совместил гостиную и гимнастический зал. В жилом посёлке Вайсенхоф, построенном в качестве выставки достижений модернизма, архитектор Ричард Докер зарезервировал крышу своей виллы для занятий спортом.

НЕИЗБЕЖНОЕ БУДУЩЕЕ

В 1943 году американский микробиолог Зельман Ваксман открыл второй антибиотик — стрептомицин. Он показал свою эффективность в борьбе с бактериальными инфекциями, в частности с туберкулезом. Оказалось, что нет никаких научных оснований лечить туберкулёз солнечными и воздушными ваннами. Модернистский проект по созданию здоровой архитектуры был построен на основании, в общем-то, наивных представлений о медицине.

В «ошибке» модернистов есть логика, которая кажется актуальной для понимания того, что нас ждет. Туберкулез сыграл важную роль в формировании проекта современной архитектуры в окружение природы, солнца и света. Но эта мечта существовала ещё в 18 веке, в идеях Жан-Жака Руссо. На старте проекта модернистской архитектуры в Европе уже были реализованы многочисленные попытки объединить «город и сад». Туберкулез не столько повлиял на дизайн, сколько стал аргументом, который позволил интегрировать существующие идеи в видение будущего.

Легко представить, как COVID-19 станет топливом для риторики нового витка модернизации мира. Возможно, мы так же как и первые модернисты найдем лекарство в том, во что верим. Тотальный диджитал, большие данные, амазон, Netflix, ресайклинг, удаленная работа, йога в смартфоне, креативная экономика, невротическое саморазвитие. Под тем или иным предлогом всё это будет объявлено спасением от эпидемии. Эпидемия ускорит наступление новой модерности, в чем бы она ни заключалась. Вирус — это смазка, которая заставляет колеса современности крутиться быстрее.

Колонка написана под впечатлением от новый книги Беатрис Коломина X-Ray Architecture.