Урбанистика (и всё, что касалось развития территорий) очень долго в советское время оставалось полем деятельности администраций всех уровней, партии и разных градообразующих предприятий. Единая градообразующая политика, единая централизованная программа (план), цели, ресурсы, управление этими ресурсами. Из-за наличия социальных лифтов во всей этой системе качество этих проектов было высокое. Из-за того, что проекты были сложные, требовалось междисциплинарное взаимодействие, кооперация и централизованно её можно было обеспечить.

В 1990-е годы всё это рухнуло и развитие территорий оказалось рынком, который, по большому счёту, никто не взял. Во-первых, по причине его сложности. Во-вторых, по причине наличия большого выбора методологий. Почему не получилось перезагрузить генплан? Потому что в советское время генеральный план строился на плановой экономике, ресурсы закладывались централизованно и можно было гарантировать большую степень вероятности реализации тех или иных проектов. С другой стороны, имея большой набор типовых решений (типовое домостроение, унификация), можно было обеспечивать большой объём проектных работ. Всё нестандартное (те же самые проекты НЭР), которое выходило за рамки идеологии и существующих проектных нормативов, оставалось бумажной архитектурой. Потому что система отторгала всё нестандартное и непонятное, что хотя бы как-то могло изменить действующие процессы (прежде всего процессы управления и распределения ресурсов).

В 2000-е годы рынок территориального планирования и управления захватили политтехнологи, так как основной вопрос развития — кому достанутся ресурсы / кто управляет приватизацией (продажей собственности / инвестициями) — в то время был ключевым. Это был период борьбы за власть и политтехнологи были как раз той группой, которая создала рынок консультационных услуг, выборов депутатов, глав городов, губернаторов. И фактически рынок развития территорий был политическим рынком. Мало кого тогда интересовала реальная урбанистика, система расселения, генпланы или стратегии (все стратегии и генпланы носили политический характер — приходила новая команда и заказывала новую стратегию). То же самое произошло с рынком маркетинга территорий: “новый мэр, новый бренд”, логотипы как быстрые победы и дистанцирование от предыдущих команд / политиков.

Сейчас этот рынок тоже умер по причине исчезновения любых свободных выборов. Поэтому фактически политтехнология стала либо частью системы управления, либо перешла в какие-то другие отрасли. Точно так же как рынок брендинга территорий перешёл в нишу урбанистики (создание субъектов / сообществ и их реальная деятельность и есть маркетинг территории, визуальная атрибуты тут носят чаще всего ритуальный характер, так как продавать услугу по созданию субъектов мало кто умеет).

Развитие территории заменил собой девелопмент, под которым чаще всего понимается строительство жилья и инфраструктуры (дороги / мосты / развязки. В статистике и отчётности всех уровней власти количество сданных квадратных метров жилья до сих пор является одним из основных показателей эффективности развития территории.

После 2000-х появляется редевелопмент. Это связано прежде всего с тем, что избыточные советские заводы и сохранившиеся ещё старые исторические фабрики либо невозможно снести по разным причинам, либо нет смысла сносить, потому что есть избыток предложений по новому жилью. Собственникам этих объектов потребовались новые идеи как и под что приспосабливать или перестраивать. Фабрики превращаются в творческие арендные кластеры, бывшие территории заводов в жилье и ТЦ. Появившийся рынок редевелопмента копирует основные форматы развитых европейских городов (особенно по форме), и тоже позиционируется как рынок развития территорий. Но опять же с девелоперской позиции, потому что многие эти объекты принадлежат девелоперским конгломератам. И для них развитие территории — это просто преобразование этих пространств в какой-то вид недвижимости и генерация прибыли.

Попытки породить рынок развития территорий как более сложную деятельность упиралось в то, что на это нет заказчика.

Нет заказчика на мастер-план или на прорывные проекты развития. Даже программа по развитию моногородов, запущенная Сколково и Фондом Моногородов, ставила себе цель поменять мышления руководителей территории или градообразующих предприятий, через реализации пилотных проектов. Если посмотреть, какие проекты были реализованы, то ответ будет очень простым — в основном инфраструктурные. Потому что администрации моногородов пытались использовать Фонд как ещё один из видов ресурсов (“дайте деньги на преобразование старой теплосети”, “отремонтируем за ваш счёт старые социальные объекты” или “обложим гранитом набережную”), что по факту не приводило к развитию территории. От Фонда требовали реальные изменения в моногородах (диверсификация экономики / появление новых видов деятельности / сокращение оттока населения и т. п.), но сделать это работая с мышлением только руководителей (и без того перегруженных) и не работая с активистами / предпринимателями / городскими политиками невозможно. Моё предложение учить руководителей города модерации городских процессов, выгружаться Фонду на территорию и сопровождать / учить на реальных проектах было встречено, мягко говоря, осторожно.

Игра в урбанистику началась с появления людей, которые начали её продвигать. Возникли инициаторы внедрения современного подхода к развитию территорий (преимущественно в Москве и в Петербурге), которые решили, что будут этим заниматься. Из тех, кто в 2000-х начинал современную урбанистику в России, практически никого не осталось на этом рынке: либо ушли в смежные области, либо на время вышли из процессов. Например, Булат Столяров, один из инициаторов Мосурбанфорума. Первые форумы были интересны мощными дискуссиями, с хорошим составом местных экспертов, с обратной связью и исследованиями всего постсоветского пространства (а не только Москвы), реально про комплексное развитие, а не как сейчас представление девелоперско-мэрских достижений. Это был действительно дискурс, посвящённый тому, что же такое города, система расселения, транспорт, сообщества и что же со всем этим делать.

Сейчас в России до сих пор не возникло своей образовательной программы по урбанистике. То, что преподаётся в ИТМО или в ВШУ — это крепкий набор европейских методологий хорошо сдобренный универсальными предметами, но без учёта российской действительности, когда система выработки решений и согласования интересов практически отсутствует. Сказать, что у нас сейчас есть образовательная среда для подготовки кадров для урбанистического рынка, невозможно, потому что диплома урбаниста не существует, как и вакансий в администрациях и компаниях. До сих пор даже нет общего понимания того, чем занимается урбанист.

Есть разные определения урбанистики, но они до сих пор не стали общепринятыми, потому что любое определение должно опираться на субъектность. Вот возникнет Ассоциация урбанистов России (или постсоветских) и выработает определение урбанистики, признаваемое всеми участниками рынка. Сейчас под этим понимается много чего: и медиа-блогеры (потому что это оказалось модно и вызывает мощную обратную связь не столько публикация европейского опыта, сколько демонстрация постсоветской действительности); и городские сообщества, и городские активисты, которые пытаются под модным флагом урбанистики защитить любой свой интерес в городе или реализовать свой проект, то есть лоббируют свои интересы. Это ни плохо, ни хорошо, это такая специфика.

Поэтому происходит размывание понятия “урбанистика”. Связано это ещё и с тем, что отсутствуют другие рынки, например, политического консалтинга. В городах зародились городские сообщества и городские активисты, готовые и способные защищать интересы города, определённых городских групп: креативного класса, горожан, темы экологии / гражданского общества / исторического наследия (наиболее активны сейчас Екатеринбург, Саратов, Краснодар, Казань, Нижний Новгород). Если посмотреть, какие интересы есть у каждой из этих групп и городских политиков, можно понять ценности, в рамках которых они действуют, и какое сообщество или группы сообществ они представляют. Это имеет отношение к урбанистике, потому что городская политика про проявление и согласование интересов. Но никто не хочет называть себя городским политиком (либо боится это делать по разным причинам и в силу стереотипов, что политик должен быть обязательно с партией). Позицию политика ты занимаешь тогда, когда начинаешь публично защищать, либо высказываешь определённые интересы. Не свои личные, а интересы узкой группы жителей или касаться общего блага, или конкретного вопроса.

Городская политика — это то, на чём город, как диалог строится, как разные группы пытаются договориться, как они реализуют эти договорённости. Исторический момент зарождения горожанина-гражданина, понимающего цену своего выбора и меру своей ответственности. Хочешь стать политиком — бери ответственность сам и публично реализовывай. С другой стороны политики — не деятели, их цель проявить интересы и согласовать (правила игры / набор целей / и т.п.). Действовать и реализовывать должны другие участники, как раз те сообщества и группы, которые породили / делегировали политиков.

Фактически появился рынок благоустройства, который директивно был создан правительством для того, чтобы отвлечь внимание людей от более серьёзных вопросов и тем. В электоральных циклах для политиков очень важно о чём говорить, какие болезненные темы затрагивать, на что направлять внимание. Очень удобной оказалась тема неблагоустроенной городской среды, которая является на самом деле следствием недофинансирования местных бюджетов, отсутствием реального местного самоуправления, пассивности жителей и неспособности городских элит защищать свои интересы на региональном и федеральном уровнях. Влияние оказывает и недоговороспособность местных элит, которые не могут распределить капиталы в городе таким образом, чтобы появились новые рабочие места, новые общественные пространства, новая экономика и т.д. То, как город сейчас выглядит — это демонстрация того, на каком уровне развития находятся городские отношения и городское мышление. Федерация из всех актуальных тем (коррупция, экология, экономика) выбрала простой и лёгкий путь — дворы/парки/дороги — и назвала это комфортной городской средой, а теперь пытается сфокусировать внимание горожан на этом.

Причём делает это манипуляционно, так как деньги федеральные, с выстраиванием вертикальной модели управления: муниципалитет должен сделать концепцию, защитить её в регионе, участвовать с ней в конкурсе минстроя. Это породило большое количество команд, которые помогают городу эти концепции создавать. Все эти команды так или иначе связаны с минстроем, так как участвовали либо в разработке стандарта городской среды, либо в конкурсах проектов, либо являются одновременно экспертами минстроя. То есть создана ещё одна очередная “кормушка”, коррупционный рынок, который по сути не решает базовые проблемы территории, не запускает местных рынок средового проектирования, но даёт возможность избранным архитекторам / проектировщикам как-то выживать. Ни один из парков, которые создавались в рамках программы комфортной городской среды не породил качественные изменения на территории: ни местного самоуправления, ни объединения горожан, ни новые рабочие места, ни прозрачность отношений муниципалитета и избирателей и т.д. Это такие дорогие декорации, торговые центры под открытым небом с иллюминацией, навигацией, торговыми павильонами и детскими площадками. Но в отличии от ТЦ, сделанных за деньги инвестора (и на его риск), парки создаются за налоги горожан. Где-то декорации чуть лучше, где-то чуть хуже. Но социальные эффекты, которые никто не замерял ни до, ни после, и общий рост социального напряжения и количество городских конфликтов демонстрируют, что проблема была явно не в парках.

Нам нужна программа благоустройства мышления, и комфортная справедливость.

Более того. В тех городах, где действительно есть городское сообщество и экспертные группы и более-менее осуществляется городская политика (например, Нижний Новгород или Екатеринбург), эти программы все пошли не по плану минстроя. Они не стали совсем имитационными, потому что местные группы предложили сделать их по-своему либо использовать в своих интересах, либо отказаться от них, так как это может разрушить зарождающиеся городские процессы. Не все города стали жертвами программы комфортной городской среды. Но малые города выстроились с просящими руками под федеральную раздачу денег. Потому что, если у тебя всю жизнь бюджет дефицитный и денег нет на элементарные вещи, то очень хочется получить сразу большой кусок пирога. И в этот момент отключается критическое мышление, что это может нанести непоправимый вред территории, разрушить отношения в городе и т.д.

Я помню в Выксе, когда мы приехали заниматься дворами, заказчик из Фонда сказал, что они уже пробовали работать с жителями дворов, но не очень получилось: сначала было много желающих, а потом размещение объектов во дворах породило множество скандалов и конфликтов и многие жители недовольны. Непонятны были критерии выборов дворов. Как только встал вопрос обслуживания новых площадок, жители сказали: вы построили, вы и обслуживайте, мы на баланс это не возьмём. До сих пор там есть дворы, где жители пишут жалобы в прокуратуру потому что с ними не согласовали то, что “придумали архитекторы”, потому что кто-то присутствовал на семинаре и попросил построить “театральную сцену”, кого-то не было и его интересы не были учтены и он написал в прокуратуру, что под его окном возникло нечто, что он не просил и не понимает почему должен за это платить. Нам пришлось целый год работать с жителями и объяснять, что диалог и социальное проектирование с вовлечением бывают разными, что нужно работать со всеми социальными группами и пытаться согласовать их интересы. И если не получается, то лучше ничего не делать в этом дворе. Сначала договоритесь не об объектах (“хотелках отдельных героев”), а как вы хотите пользоваться двором и как готовы обслуживать, а наши архитекторы/инженеры попробуют воплотить это во временный объект, чтобы протестировать. Если вдруг что-то пошло не так, временный объект можно разобрать или попробовать что-то изменить в нём. Этот процесс предъявляет другие требования к архитектору/модератору. Целый год мы делали исследования, просветительскую программу, а еще и кураторы фестиваля были сильно против нашего подхода, так как мы отказались навязывать жителям арт-объекты. И потом совместно с жителями мы сделали те пять дворов, которые достигли внутреннего консенсуса как сообщества: нам это надо, мы сами будем это делать и сами будем это обслуживать. Это качественно иной подход, чем приехать и причинить добро за 5 миллионов.

Минстроевские попытки вовлекать людей в проектирование парков упирается в необходимость выстраивания понимания, что такое развитие территории. Это только создание новых объектов? За чей счёт они будут обслуживаться? Кто ими будет управлять? Вы собираетесь в рамках этих проектов сформировать сообщество, которое будет этим управлять? Тогда это другой уровень развития — развитие ответственности. Вы собираетесь менять модель управления этой территорией? Вы собираетесь создавать новые виды деятельности, чтобы это была не пассивная территория. а запустились бы другие процессы (образовательные, событийные и какие-то ещё).

Мне кажется, что сейчас мы как раз подходим к ситуации, когда в России появились разные группы интересантов, которые начинают понимать, что развитие территорий — это сложный процесс, который может состоять из множества проектов. Появились специалисты, которые начинают предлагать разные технологии, например, социо-культурные предлагают Фонд Тимченко, Фонд Потанина. Причём Фонд Тимченко в какой-то момент перешёл на сетевую модель создания на территории устойчивых команд, которые будут развиваться вдолгую и не только на гранты. Но фонду это сделать сложно, так как его всегда будут воспринимать как донора / ресурс.

Таким образом, сейчас возникает ситуация, когда развитие территории фактически становится рынком, который формируется стейкхолдерами, держателями основных интересов. Во-первых, это девелоперы, которые исчерпали свои технологии развития ещё несколько лет назад, но боятся в этом признаться и пытаются через проекты дворов, через украшение фасадов, через новую квартирографию выжать из рынка максимум, но у них не получается, потому что нужен совсем новый подход. То есть нужно меняться самому девелоперу и занимать позицию интеллектуального заказчика, который хочет развивать территорию по-другому: капитализировать участки в других форматах с минимизацией конфликтов, с попытками заработать не на продаже квадратных метров, а на управлении. Во-вторых, это администрации муниципалитетов, которые понимают, что федеральных программ много, но их нужно с умом реализовывать на территории, просчитывая последствия тех или иных принятых решений и выжимая из любой программы максимум полезности (а эту полезность надо уметь просчитывать/объяснять и эксплуатировать). С этой точки зрения сейчас, мне кажется, начинает формироваться рынок запроса на услуги комплексного развития территорий.

Этот рынок сложный и неоднородный. Кому-то нужны готовые решения и быстрые победы (“ребята, приезжайте и сделайте нам хорошо”, “Нарисуйте нам проект, выиграйте деньги и спасибо на этом”). А какие-то регионы хотят, чтобы к ним приехали и научили местных делать исследования, проектирование, управление. Либо возникают совместные партнёрские истории (“давайте запустим совместный пилотный проект и попробуем на его примере посмотреть какие эффекты на территории он даст”). Как пример совместного проекта можно привести “Телеграф” в Светлогорске. Я в нём участвую для того, чтобы с местными активистами разобраться, что развитие территории — это не всегда строительство чего-то нового или прямые конфликты разных интересантов. Это может быть и плавные истории накопления совместного опыта, когда горожане начинают фокусироваться на вопросах формирования локальных сообществ, другой культуры потребления и другого отношения к территории, другой культуры коммуникаций в городе. Фактически это запуск других сценариев на территории силами местного сообщества. Или, например, проект в Хабаровске, который мы делаем с Денисом Гройсом. Он основан на гипотезе, что формирование сообществ и девелоперские проекты могут быть связаны между собой и у этих связей может быть в том числе и коммерческий эффект, если вы правильно понимаете, что такое сообщество, как и на каком этапе оно формируется и зачем нужны общественно-культурные центры в девелоперских проектах и чем на самом деле они могут являться кроме места встреч. В Ульяновской области в рамках проекта третьих мест, который реализует Дима Шацков и фонд Культура УО, мы пытаемся в сёлах и рабочих посёлках запустить ещё и новый вид сельской экономики, которая могла бы претендовать на совсем другие доходы и на совсем другую экономическую модель. То есть местные активисты пытаются использовать гранты на запуск предпринимательства.

В любом случае рынок начинает формироваться и вопрос “на каких моделях мы строим развитие территории?” вновь как и 10 лет назад становится актуальным. Что такое развитие территории? Это условный квадратный метр или длительность жизни, или уровень преступности, или уровень безработицы, или креативная экономика, или удовлетворённость жизнью, или уровень участия горожан в настройке своей среды обитания. Из каких элементов складывается понятие развитие? И может быть нам нужно не развитие, а настройка процессов, приведение к норме того, что уже есть и только потом развитие. И опять же возникнет вопрос о моделях. Вот поэтому я сейчас закрываю свои технологии. Просветительский этап, во время которого формировался рынок, закончился. Все наши опубликованные методички (что такое сообщество, что такое культурные коды, как исследовать территорию, как делать городские проекты) стали хорошим вбросом в формирование рынка, чтобы что-то выросло, начинала формироваться другой плотности деятельность. На мой взгляд, сейчас будет формироваться запрос на понимание того, что такое сообщество, культурный код, вовлечение, креативная экономика и т.д. И все эти запросы у заказчиков потребуют со стороны профессионального сообщества пересборки. Кто-то будет сидеть как и сейчас на европейских методологиях, кто-то на идеях Глазычева. То есть все будут выбирать себе идеологические модели, которые будут пытаться реализовать в деятельности.

С этой точки зрения, мы сейчас находимся в фазе, когда формируется рынок, который будет в ближайшие 20-30 лет развиваться по законам экономическим. Очевидно, что государство на этом рынке будет пытаться контролировать ситуацию через “100 городских лидеров”, “Городские реновации”, волонтёров-добровольцев комфортной городской среды, новых архитекторов. То есть система, которая сейчас управляет страной (государственная политика), будет пытаться этот рынок контролировать полностью. Потому что государство не может не контролировать процессы, в которых есть хоть маленький шанс на качественные изменения. Именно поэтому всегда важный вопрос в любом проекте развития – кто заказчик, чей бюджет, кто формирует критерии и цели проекта.

Вопрос в том, как этот рынок будет регулироваться. На мой взгляд, он сейчас не отрегулирован и поэтому в нём ещё могут появляться новые концепции, новые проекты, новые подходы, новые команды. Как только он будет зарегулирован, он просто умрёт точно также как умер рынок образования, который зарегулирован настолько, что все живые формы тут же подавляются либо имитируются. С этой точки зрения, сейчас задача сообщества ЦПУ и сообществ, которые занимаются развитием территорий, опираясь на ценности местного самоуправления, попробовать на этом рынке выжить и как-то этот рынок отстроить в своих интересах.

Какие есть гипотезы?

Во-первых, основным заказчиком на развитие территории должен быть не только муниципалитет, девелопмент или городские активисты, а некий консорциум из этих стейкхолдеров. Насколько они готовы между собой договариваться? Готовы ли администрация, бизнес, депутаты, городские активисты коллективно сделать Техзадание на концепцию, потому что они выражают интересы территории. Любой процесс развития территории повлияет либо на трафик, либо на платёжеспособность, либо на стоимость недвижимости, либо на привлечение новых кадров. Я для себя решил, что мой заказчик — местное сообщество в широком его понимании. Это те люди, которые решили не ждать, не терпеть, а понимают, что нужно что-то делать. Они, возможно, не знают, что именно нужно делать, но готовы договариваться. Вот идеальный портрет нашего заказчика.

Второй момент — как они готовы это делать. Тут развилка: либо нужно создавать большую структуру (типа Институт развития территории) со штатом, который будет все процессы контролировать, либо, используя наш опыт создания сети сообществ, попробовать выйти на сеть проектных бюро, которое бы возникало в муниципалитете из местных специалистов и использовало бы наши модели, технологии и наши компетенции для реализации городских проектов. Фактически сейчас те сервисы, которые мы запустили (“Двор по запросу”, “Модератор по запросу”, “Воркшоп по запросу”, “Исследование по запросу”) — это модель для профессиональной сети. Это наши авторские модели. Если вы понимаете, как всё устроено, и у вас есть примеры, как всё это можно исправить и есть технологии, как всё это делать. Технологии будут передаваться только через формат совместного проектирования и передачи компетенций через систему ценностей. Хотите получить технологию вовлечения людей и бизнес в проектирование и в управление парком, давайте делать вместе образовательную программу, вместе в ней участвовать и вместе разделять риски и прибыль. То есть выстраивать горизонтальную систему разделения труда / рисков / ответственности.

С этой точки зрения, запущенные сейчас сервисы могут показать муниципалитетам, каких видов деятельности им не хватает. Если в городе не хватает договороспособности — есть сервис “Модератор по запросу”.

Во-вторых, впервые возникает потребность на методологическую школу, создание действительно институции, которая начала бы заниматься действительно не конкретными проектами на территории и даже не отработкой технологии, а формированием методических рекомендаций для этих территорий. Например, у нас есть Школа модераторов, благодаря которой мы учим чиновников, активистов организовывать коллективные обсуждения, коллективное мышление и распределение ответственности. А определение набора вопросов, из которых состоит формирование сообществ или формирование технического задания на консорциум, технического задания на парк, могла бы взять на себя группа местных экспертов, являющихся идеологически-методологическим центром территории. То есть они бы разрабатывали местное содержание для наших технологий либо на основе сбора данных, либо на основе анализа параметров, заложенных в модели.

Например, в Сочи получилась следующая технологическая цепочка: моя публичная лекция в антикафе вбросила тему, что город — это диалог сообществ, что урбанистика — это не только лавочки-фонарики, но и про обсуждение смыслов и чего-то ещё и породила у местных запрос на проведение урбанистического форума, результатом которого стало создание Центра Прикладной урбанистики Сочи, возникли несколько заказов на исследования территорий. У ЦПУ Сочи возникли уже собственные проекты: Парк на Макаренко, Венчаговфест, Бродячий лекторий. Это привело сейчас к фестивалю городских сообществ, который тоже возник как кооперация разных групп. Сейчас самое время выходить на внутренний сочинский рынок городских проектов: проектирование парков, новой системы образования, новых туристических продуктов, другого календаря событий. Любопытны идеи, которые были озвучены на Фестивале сообществ: совместное проектирование активистов и администрации технического задания на новый сайт администрации, так как конфликты, которые порождались предыдущими коммуникациями, во многом были из-за невозможности найти нужную информацию. Новая администрация и городские активисты сейчас говорят о готовности к диалогу и хотят вместе спроектировать ТЗ на новый сайт. Как только они подойдут к реализации этого формата, сразу возникнет запрос на методологию. У них уже есть такие компетенции, как модерация, есть заинтересанты, но, возможно, будет не хватать методологических форматов. Это как раз тот рынок, который сейчас формируется.

То же самое сейчас происходит в программе “Комфортная городская среда” минстроя. Да, они написали методические указания, как нужно делать, какая должна быть заявка. Но, когда, это всё приземляется на реальную территорию, возникает такая ситуация: люди просто берут карту, расставляют на ней какие-то картинки и что-то пишут у флипчартов. В итоге нельзя разобраться как и кем формировалось ТЗ, какие исследования и кем были сделаны, нельзя посмотреть техническое задание, потому что оно непонятно кем и по какой структуре упаковывается. Мы видим только “красивые картинки” даже без смет. Конечно минстрой пытается каждый раз добавлять новый раздел. Например, теперь обязательно должна быть экономическая модель парка (уже хорошо) и обязательное вовлечение горожан. То есть внутри минстроя идут какие-то споры, но почему не публичные? Где научный подход? Разработка и обсуждение методологий?

На мой взгляд, сейчас возникает запрос на более сложные истории. Например, мы сделали в Дагестане экспедицию по сёлам и поняли, что каждое село может быть туристическим центром со своими туристическими маршрутами и новой экономикой. Но всё упирается в кадры (кто всё это будет делать) и в первоначальные инвестиции (кто профинансирует старт). У меня есть ответы, где эти деньги брать и чему учить, но я уже эти технологии не собираюсь отдавать бесплатно и случайным людям, которые могут породить новую олигархию на селе. С этой точки зрения, ключевая мысль развития территории — на каких идеях и ценностях будет происходить это развитие. Москва как центр федерации начинает играть в создание креативных индустрий для регионов. Запущено две или три образовательные программы креативных проектов. И всё это выглядит эффектно упаковано, но когда начинаешь разбираться какие модели использованы, на каких принципах строятся те или иные проекты, то это оказываются либо какие-то устаревшие европейские модели, либо модели, которые опираются на европейские ценности горожанина, которых нет в наших городах.

Мы (urbanapp.ru) предлагаем муниципалитетам и территориям, которые хотят развиваться, от формата “да, мы где-то это слышали/читали”, “у нас есть блогер, который пишет про урбанистику” переходить к возникновению своего проектного бюро или Института урбанистики на территории. Точно также, как это произошло в Нижнем Новгороде и чем сейчас занимается Зоя Рюрикова и её команда. Фактически сейчас ЦПУ Нижнего составляет костяк Института городской среды, созданного в формате АНО муниципалитетом. Это хороший пример, у которого есть несколько сценариев развития.

Могут ли возникнуть на территориях собственные институты развития и в каком формате они могут быть?

Тут мы можем предложить свою методологию, модели и образовательные программы, экспертов и можем помочь сформировать этот институт или запустить проектное бюро на реальных проектах с реальными интересантами (активистами, предпринимателями и т.д.). Территория может выявить запрос, запустив Анкету горожанина, проведя Школу модераторов, Школу урбанистики для тех, кто хочет понять из каких видов деятельности складывается развитие территорий и какие технологии сейчас есть.

Ранее Школы проводились для изменения понимания активистов, что город сложный и нужно им заниматься самим. Это порождало локальное сообщество, которое начинало заниматься развитием территории. Теперь Школа должна заканчиваться оформлением участников в локальное проектное бюро. То есть создаётся субъект в формате городской команды, который будет заниматься городскими проектами. На самой Школе мы рассматриваем реальные городские ситуации, выбираем пилотные проекты, показываем на них, какие технологии существуют, передаём их, либо настраиваем, если есть, местные технологии. Итогом Школы становится сформированная проектная группа, которая будет заниматься развитием территории.
Если на Школу пришли представители администрации, локального бизнеса, местные эксперты и активисты, то пересобравшись внутри Школы могут свои проблемы сделать общими проектами. Я — предприниматель, у меня пустует недвижимость; я — муниципалитет, у меня отток молодёжи, день города я готова перезагружать, парк рассматривать как пилотный проект; я — эксперт, у меня образовательная программа, у меня не хватает ресурсов или участников моего проекта; я — активист, вообще ничего не понимаю, но что-то хочу, а тут есть парк, в котором можно что-то реализовать. В этом году в Кемерово создавался “Парк кузбасских историй”. Там был запрос на конкретный проект, который рассматривался как попытка отработать диалог между разными структурами. Что-то удалось, что-то нет, но первый опыт они получили. Может сейчас Кемерово отдохнёт некоторое время, потому что я им сразу сказал, что если у них не было опыта сложных городских проектов, то парк — это сложный опыт и он может вас разорвать. До этого у них был фестиваль “Детализация”, который мы тоже удалённо консультировали и он был достаточно успешным для своего времени и ситуации. Но из-за того, что участники фестиваля и внешние интересанты (например, администрация) были на разных уровнях развития и не договорились, фестиваль фактически закончился: одни устали, другие не поддерживают и ресурсов нет и т.д.

Проекты развития территории — это сложно (время/ресурсы/внимание) и лучше делать проектов меньше, всего несколько, но которые могут поменять какие-то существующие городские процессы. Например, если сейчас в Ставрополе будет Школа модераторов, то она должна поменять следующие процессы в городе: процессы выработки и принятия локальных решений, распределение городских заказов, появление рынка междисциплинарных и межсубъектных проектов, когда согласование интересов становится понятной и принимаемой всеми фазой. Фактически, любой городской проект должен настраивать процессы местного самоуправления.

Сейчас территориям, чтобы стать участником урбанистического рынка, нужно заказать у нас организацию в своём городе проектного бюро либо сообщества, способного брать на себя ответственность за развитие территории, состоящее не только из активистов, экспертов, но и из чиновников и предпринимателей. Ценностная мотивация у них следующая: развитие территории силами своей территории (то есть играем не против друг друга, а играем вместе против всех остальных, город — как общая ценность); понимание развития не только как количественное (больше, выше, глубже), но и качественное (молодёжь перестала уезжать, потому что появилась интересная работа, возникли новые городские отрасли; снизилось количество и качество конфликтов). Появится сложная модель развития территории. В моей парадигме — должно возникнуть проектное бюро, способное этой моделью управлять и её настраивать.

Наша роль в этой истории тоже меняется. Если раньше мы были командой просветителей, которая занималась формированием понимания, что город — это сложная модель, всё со всем связано и не бывает ничего просто так, что нужно менять ценности и мировоззрение участников этого процесса и желательно, чтобы они сами это делали, а не кто-то со стороны. Сейчас из фазы просвещения идёт переход в фазу образования и передачи компетенций и в фазу методологическую — усложнение существующих моделей, либо разработка новых, либо дотягивание методологии социального проектирования, бизнес-моделирования, креативных индустрий и т.д. Фактически мы с Мишей Приёмышевым, Димой Шацковым и Асхадом Садуовым переходим в формат другого типа институции. Скорее всего это будет научно-прикладная группа, которая начинает все свои методы и технологии переупаковывать и пересобирать. Точка входа в урбанистический рынок — workshopuniversity.ru — наш сервисный сайт, на котором собраны все типы проектов, которые мы когда-то делали, это наш каталог практики. Туда будут добавлены все технологии, все лекции (пока 10 базовых), соберётся весь пул теоретического материала. Это старт распределённого независимого университета. У нас есть также сайт нашего проектного бюро — urbanapp.ru, который также работает как точка входа.

История ЦПУ продолжается, потому что фактически для тех территорий, которые только проснулись и только-только разобрались всегда остаётся возможность, опираясь на открытые данные и открытые технологии, попробовать сделать что-то самим: собрать как минимум сообщество и попытаться что-то сделать в городе, опираясь на набор технологий, который были сформированы сообществом ЦПУ за последние 5 лет. Там много хабаровского, казанского, екатеринбургского, краснодарского и других городов опыта. Сеть ЦПУ строится на идеологии развития территории силами местного сообщества и на обмене данными, технологиями и экспертами. ЦПУ — это ненасильственная структура: никто никого не заставляет, хочешь — бери, хочешь — предлагай. И можешь даже не называться ЦПУ, если тебе не нравится аббревиатура Центра Прикладной урбанистики. Но там есть определённый набор ценностей, который сразу чётко отличает своих и чужих. Как только у тебя появляется желание манипулировать, причинить кому-то зло, то ты автоматически не можешь использовать ни одну технологию ЦПУ, так как она строится совсем на других ценностных моделях. Многие технологии открыты потому, что в них зашит ценностный код.

Но сейчас для команды UrbanApp развитие сети ЦПУ становится вспомогательной деятельностью в рамках конкретных проектов. Я всегда, когда приезжаю в какой-то город на проектный семинар, стараюсь читать ещё и бесплатную лекцию для местного сообщества, рассказать о наших открытых ресурсах, но акценты и фокус смещаются на формирование профессиональных команд на рынке развития территорий, просвещение встраивается в деятельность. Есть общие чаты экспертов сети, где можно задать вопрос, если что-то не понятно, но если вы сами не будете ничего делать, то ничего и не будет: никто не будет вас ни вовлекать, ни вдохновлять. Ни у кого нет на это ресурсов и нет таких целей (причинять добро равносильно колонизации). Всё зависит от вашей инициативы. И даже не обязательно иметь на территории сообщество ЦПУ. Если есть запрос на какой-то проект — будем передавать свои технологии через запуск филиала проектного бюро, лаборатории, института.